Эта тоска, мечта о полнокровной многоцветной жизни заложена, быть может в подсознание города ещё его отцом основателем. Северная Пальмира, Парадиз, рай на хмурых брегах Невы... Но никогда ещё с такой мощью не воплощалась она в городскую действительность, как это было на рубеже XIX-XX веков, когда вся российская жизнь: культурная, научная, социальная, экономическая была само стремление, сама деятельная мечта-словно полёт только что выпущенной из первопрестольной Иваном-царевичем стрелы-полёт по траектории радуги. Законченный в 1917 году собор Воскресения Христова, сияющий золотыми куполами и сплошь покрывающей его красочной мозаикой, был лишь самым крупным цветком в ожившем саду петербургской архитектуры. Многоцветная майолика, мозаичные, сюжетные и орнаментальные панно обильно украсили фасады, в том числе дворовые, многих за год-два выросших в это время построек; интерьеры особняков и богатых доходных домов с новой весенней силой расцвели окрашенной лепниной и росписью, изящно прорисованной керамической плиткой полов и картинами из смальты, заиграли радужными струями политой керамики каминов и печей. В окнах лестничных пролётов, кабинетов и жилых комнат, в дверях, во внутренних перегородках и в плафонах, в дверцах книжных шкафов и буфетов, в проёмах ширм и каминных экранов, в абажурах люстр и настольных ламп словно в одночасье раскрылись лепестки витражей.

       "Обычный мрачный петербургский день. Глаза уже беспомощно двигаются, пытаясь найти спокойную точку, убежище от мелькающего хаоса уличной толчеи. В голове устойчивый гул, чувствуется накопившаяся усталость после тяжёлого дня. Боль в затылке всё усиливается, а дождь всё льёт и льёт. И от этого беспросветного однообразия серого, тоскливого дня пропадает все добрые чувства, мысли, светлые желания и мечты. Хочется убежать от всего этого, спрятаться и забыться. Но высокие, массивные силуэты домов, давящее свинцовое небо над головой словно прижимают тебя к земле. Становится тяжелее идти, ты словно уменьшился под натиском окружающей тебя стихии.

       Поднявшись на последний ярус лестницы я не чувствовал ног, но боль в голове прошла и я был счастлив, чувствуя странное облегчение во всём теле.

       Тогда мне на ум пришла одна мысль: соберись человек покончить с жизнью, поднимаясь виток за витком к наивысшей точке, чтобы сделать последний шаг в лестничный просвет, пройдя по такой лестнице и увидев эти витражи он не может не осознать красоты и ценности этой жизни..."

       Мы можем назвать творения художников начала ХХ века сладкой сказкой, сном, миражом, безоблачной поэтичной книгой, уводящей нас на остров отдохновения от суетности жизни, забот и хлопот, может быть островок детства. Попадая на такой островок получаешь как бы передышку перед новым погружением в суровую, смертельную, грязную, обидную и злую действительность. Не случайно сюжетами произведений служили замки, стоящие в окружении деревьев на берегу реки или моря, фантастические цветы, сказочные звери, рыбы, птицы. На изображениях витражей увидишь и усатых сомов, и раков, ползающих по дну среди водорослей и ракушек, и дельфинов, и лягушек, грустно смотрящих на пролетающую стрекозу, сидя на листе лилии. Эти, вроде бы наивные, но необыкновенно милые, трогательно-чувственные сюжеты настолько развлекают и до глубины души поражают своей откровенностью, что заставляют вспомнить свои первые детские ощущения в познании окружающего мира. Не случайно витражи очень часто размещались в окнах детских комнат, спален. В детском возрасте, ощущая присутствие доброго зверя, видя красивые цветы, ребёнок становится спокойнее, веселее, добрее. Такие впечатления запоминаются потом на всю жизнь.

       Разнообразие воплощений этого сказочного мира удивительно. И всё же, были, конечно, и пристрастия в технических приёмах, диктуемые духом времени. Стремясь выявить красоту материала, его волшебные изобразительные свойства, невольно проявляя в этом свою любовь к самой ткани жизни, художники начала века отдавали предпочтение витражу наборному, собранному из кусочков стекла окрашенного в толще. Эти причудливо вырезанные стёкла соединялись в единое целое при помощи спаянных между собой свинцовых "жилок". Лучи окрашенного света при этом не смешиваются, каждый хранит чистоту собственного оттенка и в то же время, соседствующие не случайно, вместе они составляют осмысленное, трогающее душу изображение. Часто использовалось стекло с разнообразной фактурой поверхности-от простой волны до прихотливо струящегося узора. Стекло в этом случае становилось полупрозрачным, но приобретало живость, вызывая ассоциации с поблёскивающей, слегка волнующейся поверхностью воды. Некоторые типы фактуры сознательно применялись в витражах для передачи бегущей воды, прожилок листьев и цветов, коры или листвы деревьев. Полупросвечивающее, с разноцветными цветовыми пятнами и разводами опаловые стёкла-каждое-миниатюрная цветомузыкальная пьеса. Художники охотно использовали такие стёкла для изображения нежно пульсирующих в цвете лепестков цветов или плодов, стеблей вьющихся растений, стволов деревьев. Иногда, в стеклянных "полотнах", состоящих из искусно подобранных кусочков сложноокрашенного опалового стекла отдельные стёкла воплощали целые предметы, а внутреннее богатство каждого такого кусочка моделировало игру света и тени на изображаемой форме. В этом можно усмотреть попытки петербургских мастеров привить в нашем городе ветвь американской школы художественного стекла Л. К. Тиффани и Д. Ла Фаржа. Изображение становилось объёмным за счёт многообразия фактур и неоднородности в окраске стёкол.

       В качестве декоративных вставок в наборных витражах в некоторых случаях применяли толстые бесцветные стёкла со снятыми по периметру фасками, так называемые "фацетные". Это своеобразные призмы, иногда очень сложных криволинейных форм. Свет в таких призмах раскрывается многоцветным веером, изумляя человека своей праздничностью. Фацетные стёкла нашли себе и самостоятельное применение-ими часто украшали тамбуры входных дверей и сами двери, дверцы шкафов и буфетов. В виде вставок использовались и куски грубо-колотого стекла, под стать глыбам хрусталя или драгоценным камням.

       Одновременно с мозаичной техникой, конечно развивалась и стекольная живопись, живопись не стареющая как в духовном смысле, так и в буквальном, физическом, ибо после нанесения рисунка (специальными силикатными красками) и обжига краска вплавляется в расписанное стекло, составляя с ним единое целое. Но и здесь проявлялись черты времени-живопись на стекле стала более плакатной, лаконичной, линия-струящейся, в сюжетах преобладали женские образы, образы природы, встречается тематика популярных в то время славянских и скандинавских мифов.

       По-прежнему, как и в XIX веке, оконные и дверные проёмы украшались тонким благородным остеклением, выполненным в технике травления. От самой техники веяло чем-то выверенно-классическим и может быть не случайно в сюжетах травлёных стёкол и в эпоху модерна часто встречались изображения античных ваз, стилизованных цветов, сдержанных тонких узоров. Однако и в этой технике появляются мотивы новаторские, "модернистские": в узорах-так свойственная всему искусству модерна изысканность извилистых линий, в изображениях флоры и фауны-черты особо ценимой в те времена японской графики. Рельефная поверхность травлёных стёкол придавала запечатлённым в стекле цветкам, листве камыша, птицам и рыбам объёмность; прозрачный, крупный бутон цветка с рассыпанными в толще пузырьками словно окроплён росой, его хочется потрогать, подержать в ладонях.

       Кажется, что световые струи в глубинах такого прозрачного цветка и являются его жизненными соками. Да так оно и есть на самом деле-ведь сад витражей просыпается вместе с восходящем солнцем и засыпает-с его заходом.

       Абзацы в кавычках, а также следующий сразу за ними абзац цитируются из реферата по эстетике Е. Ю. Иванова "Сила воздействия живописи петербургского витража на человека". Группа Ст-41, СПГХПА. Май 1993.

       Выдержки из эссе, переведённые на английский язык опубликованы в газете "Newa News" February 1996, p. 11.

       Историческая часть, следовавшая за эссе здесь не публикуется.